Каждый раз, встречая Надежду Анисимовну Овчаренко, я поражаюсь её жизнелюбию, позитивному мышлению, доброте и всепоглощающей любви ко всему живому. Она светится как лучик солнца, когда видит гостей на пороге своей квартиры.

Арина Перепелица сообщает из Владивостока.

К счастью, сейчас мы живем в мирное время. Но никогда нельзя забывать тех ужасов, через которые прошли наши предки. В то время дети столкнулись с проблемами, которые не все взрослые смогли бы преодолеть.

Каждый раз, встречая Надежду Анисимовну Овчаренко, я поражаюсь ее жизнелюбию, позитивному мышлению, доброте и всепоглощающей любви ко всему живому. Она светится как лучик солнца, когда видит гостей на пороге своей квартиры. Рассказывая о прожитых годах, женщина поражает точностью и отменной памятью. Все даты, имена и фамилии она называет не задумываясь.

Надежда Анисимовна – ветеран МВД, мама и бабушка. Она с удовольствием помогает молодёжи и считает службу Родине священным долгом. Конечно же, главный праздник для неё – День Победы. Воспитанная в духе патриотизма и преданности родному Отечеству, Овчаренко пожелала своим потомкам в первую очередь любить страну. «Будьте честны, справедливы и обязательно добры. Сейчас по телевизору показывают много жестокости. Мне хочется верить, что это только выдумки сценаристов кинофильмов. Любите своих близких, родных и обязательно Россию! А сотрудникам транспортной полиции хочу пожелать спокойной службы и надежного тыла. Вы – наша защита! Спасибо вам за то, что не щадя себя, ежедневно, в любую погоду, несете службу на благо Родины», – напутствовала Надежда Анисимовна.

О детстве, юности, молодости и… старости

«Я родилась 14 мая 1927 года в деревне Даниловка Смоленской области. Это были не самые простые годы. Первые воспоминания детства – это то, как я с отцом и матерью ехала в поезде в город Шахты Ростовской области. Шёл тогда 1931 год. Я скучала и смотрела в окно, разглядывая пейзажи. Поезд тащили очень медленно, и дорога казалась бесконечной. В некоторых местах насыпь была высокой, из-за чего люди на улице казались маленькими. Это забавляло меня.

Ехали мы домой. А жила наша семья недалеко от города Шахты. Барак, в котором мы проживали, был большим. Там находилось семей 50, наверное. В конце его коридора располагалась общая кухня. И чтобы приготовить обед, женщины были вынуждены долго стоять в очереди.

Отец и зять Павел (муж моей старшей сестры Веры) работали в том же городе. Павел был шахтером, а папа ухаживал за лошадьми в одном из колхозов. Мне он запомнился уже в почтенном возрасте. Ведь когда я родилась, ему было уже 52 года. Отец прошел всю русско-японскую войну и Первую мировую.

В семье нас было 9 детей, я – самая младшая. Для того времени такое количество ребятни не было чем-то из ряда вон выходящим. Однако к моменту моего рождения пятеро братьев и одна сестра уже умерли. Повторюсь, времена были очень тяжелые. В 1922 году моя старшая сестра Клава вышла замуж. В то время она вместе с мужем работала в милиции.

Летом 1932 года в Шахтах начался голод, и мы вернулись в родную деревню Даниловку. Там жили бабушка и дедушка – родители моего отца, а также тетя Феня, его сестра. По возвращении мама серьезно заболела от истощения и вскоре уже не могла встать с постели. 9 февраля 1933 году она умерла. Последние ее слова отцу, которые она сказала из последних сил, были такими: «Анис, береги Надю!». Мне это запомнилось на всю жизнь.

Через год в Даниловку вернулась Вера с мужем. Но прожили там недолго: Вера уехала к сестре Клаве в Дятьково, что в Брянской области. Муж Веры, Павел, пошел служить в армию. А вернувшись, устроился на службу в милицию. Так и зародилась наша профессиональная семейная династия. Наверное, именно благодаря семье я поняла потом, что тоже хочу работать в правоохранительных органах.

18 марта 1937 года я заболела скарлатиной. Но в больницу отец отвезти меня не мог – в колхозе ему не дали лошадь, так как в то время таял снег, и речки разлились. Ехать было опасно. Я проболела полтора месяца и лишь в мае наконец-то попала в больницу. Однако там не было никого, кроме фельдшера. У меня лопнули ушные перепонки, поэтому уже ничем не могли помочь.

Помню, как тяжело пришлось потом учиться. Во-первых, после болезни я стала плохо слышать, во-вторых, школа находилась за пять верст от нашего дома. А, в-третьих, будучи еще совсем маленькой, я упала и сильно ударилась головой, после чего начала заикаться. Иногда и вовсе не могла сказать ни слова.

В августе 1938 года мы с отцом переехали в Дятьково, где я подружилась с Соней Прудниковой, с которой поддерживаю связь по сей день.

Когда началась война, я едва успела закончить 6 классов. В середине апреля поехала к Клаве, которая к тому времени уже жила в городе Спасск-Дальний. А в сентябре 1946 года мы переехали во Владивосток. Здесь я окончила курсы машинисток и курсы бухгалтеров.

Владивосток изменил всю мою жизнь. 2 мая 1948 года на танцах в морском парке я познакомилась со старшиной Овчаренко Иваном Антоновичем, который после победы над фашистской Германией был направлен для дальнейшего прохождения службы на Тихоокеанский флот. До войны он жил в Украине. Осенью 1941 года пятнадцатилетний Иван вместе с другими деревенскими мальчишками ушел в партизанское подполье, откуда добровольцем попал в действующую армию под Курском. Затем воевал на Северном флоте на торпедных катерах. Позже громил врага в составе Днепровской флотилии. Так и дошел до Берлина, а уже оттуда был направлен на Дальний Восток.

Вскоре после нашего знакомства его перевели из Владивостока в Советскую Гавань. Мы переписывались два года. Демобилизовавшись в конце 1950-го, он вернулся ко мне, и 4 ноября того же года мы с ним поженились. Иван устроился на Дальзавод. Сначала работал на сдаче военных кораблей, затем – на заводе «Металлист», позже вновь на сдаче кораблей, но только уже в городе Находка. А в 1959-м поступил на юридический факультет Дальневосточного государственного университета и оформился на службу в УВД.

В июле 1980 года я ушла на пенсию, получив вторую группу инвалидности. К тому времени отец и тетя Федосья, которая стала мне второй мамой, уже умерли. В 1986 году умерла Клава, а через два года не стало и Веры…»

О войне

«В июле 1941 года рабочих Дятьковского хрустального завода, в том числе и мою сестру Веру, мобилизовали и отправили на рытьё окопов. Когда враг начал приближаться, и наша армия отступила, рабочие, рывшие окопы, оказались совершенно беззащитны. Вскоре наступили холода и всем, кто был в летней одежде и обуви, стало совсем туго. Домой многие возвращались босиком. Среди выживших и вернувшихся домой оказалась и наша Вера. Она сильно болела. Но ее не только нечем было лечить, но и накормить-то возможности не предоставлялось. Тогда все сильно голодали.

8 октября 1941 года наша армия отступала через город, в котором мы жили. В тот день шел очень сильный дождь. Мой отец как раз заступил на дежурство. Вечером мимо хлебозавода, на котором он тогда работал, проходили наши войска: промокшие до нитки, замерзшие, голодные. Отец открыл ворота и попросил пекаря вынести весь имевшийся хлеб к воротам. Остановив солдат, он стал раздавать по булке каждому. Бойцы остались на ночевку в нашем городе, двоих папа привел в наш дом. Когда все легли спать, раздался взрыв. Позже мы узнали, что это взорвали хлебозавод. Последний источник питания был уничтожен. Вскоре в городе начали появляться немцы.

Мороз крепчал, а топить печь нечем – спичек даже не было. По утрам мы выходили на улицу, чтобы посмотреть, у кого из трубы виднелся дым, затем бежали в тот дом с совком, чтобы попросить горячих углей.

Как-то я ушла в лес пасти коз, немцы дали мне пропуск. Когда я вернулась, то увидела, что дома никого нет, двери нараспашку. Оказалось, в город пригнали боевую технику. На одной из улиц, недалеко от нашего дома, стояло два танка, а между ними цепями были прикованы мальчишки и мужчины. Среди них находился и мой отец. Я сбегала домой, налила двухлитровый бидон супа, взяла папины одежду и обувь и вернулась к нему. Когда немцы выгоняли его из дома, он был раздет и разут. Отец стоял в колонне крайним. Я передала ему корзинку, и только он попытался ее взять, как раздался душераздирающий крик: «Надя!». Это был его крик. Я отшатнулась от папы, и в ту же секунду между нами пролетел приклад оружия. Немец хотел меня убить, за то, что я подошла к папе.

Когда все мужское население увели из города, на нашей улице оставалось всего человек двадцать, не больше. Я жила с тетей. Чтобы хоть как-то выжить, мы питались листьями липы, другой еды не было. Связь с отцом потеряла.

В конце октября 1941 года немцы обманули и вывезли нас из деревни, сказав, что сможем вскоре вернуться домой. Мы с тетей тогда решили ехать на Смоленщину, но двери грузового состава, в котором всех везли, заперли на замки. Выпустили где-то в Орловской области, поместив в разрушенную церковь, обнесенную колючей проволокой. Просидели мы там трое суток без еды и воды. Затем нас забрали к себе старосты близлежащих поселков. Мы с тетей попали в поселок Долгий к Воронковой Александре Уваровне. Это была замечательная женщина, очень добрая. Она к нам относилась, как к родным.

17 сентября 1943 года немцев изгнали наступавшие советские войска, и Брянск был освобожден. Мы решили узнать, остался ли кто-то из наших близких в Дятьково, и написали туда письмо. Ответ пришел быстро, уже в октябре. Ответил мой отец. Он был жив! Оказалось, что все это время мы находились в соседних поселках. Вера тоже вернулась в Дятьково из Смоленщины. В конце октября 1943 года мы с тетей поехали к ним. Голод не оставлял, работы не было. За то время, что мы отсутствовали в Дятьково, нашу квартиру уже заняли. Как-то через город проходила наступавшая Красная армия, и мой отец среди солдат узнал своего племянника, который помог ему устроиться на работу в военкомат сторожем, а также предложил нам пожить в его квартире.

В конце декабря 1943 года я поехала на Смоленщину к крестной матери, чтобы помочь ей. Она была слепая, все ее дети воевали, поэтому ей крайне сложно пришлось выживать одной. Домой вернулась в начале марта 1944 года. Еще до отъезда мне пришел вызов в город Спасск-Дальний от сестры Клавы. Я решила держать свой путь туда. Но не знала, что мне нужно было получить разрешение на выезд от главы Орловской области. Поэтому, когда добралась до Москвы и пошла в кассы железнодорожного вокзала, мне отказали в продаже билета на Дальний Восток. Один солдат, стоявший недалеко от касс, подошел и предложил купить у него билет, протянув свою сумку и попросил ее подержать. Я поверила, отдала ему все деньги, что были у меня, и стала ждать. Но вояка так и не вернулся. Когда открыла его сумку, то обнаружила там лишь пустую бутылку из-под водки. Так и осталась без копейки в кармане. В то время по вокзалу проходил наряд милиции, который собирал беспризорников, в числе которых оказалась и я.

Нас всех привели в какое-то здание и оставили на ночь в одной из комнат. Даже накормили кое-какой едой. А наутро всем вручили проездные билеты до станции Зуевка-Полома Московской области. Но, не доехав до станции назначения, нас по неизвестной причине высадили, и пришлось идти пешком к ближайшему вокзалу. Но чтобы туда попасть, нужно было снять головной убор: так проверяли, есть ли вши. А у меня они были. Я шепотом попросила женщину, которая нас проверяла, впустить меня, потому что очень сильно замерзла. Она меня пожалела.

Ночью, услышав шум остановившегося поезда, я выбежала на улицу и попыталась в него сесть. Но без билетов не пускали. Тогда я ухватилась руками за поручни последнего вагона, ноги мои практически висели. Состав тронулся. Ночью из вагона вышел мужчина, и я обрадовалась, подумав, что он меня впустит. Но тот лишь крикнул мне: «Прыгай!». Я отказалась. Да и не могла прыгнуть, так как руки настолько окоченели, что прилипли к поручням, ног я уже совсем не чувствовала. На улице стоял двадцатиградусный мороз.

Поезд остановился лишь под утро. Я кое-как оторвала руки от поручней, спрыгнула и пошла в здание вокзала. Это была та самая станция Зуевка-Полома.

Когда подошла к кассе и протянула пропуск сидевшей там женщине, я не выдержала и расплакалась. На одном дыхании рассказала свою невеселую историю и пожаловалась, что неимоверно замерзла. Кассирша взяла у меня пропуск и написала на нем, что у меня есть билет, выданный до станции Спасск-Дальний. После этого она мне сказала, что когда кондуктор будет спрашивать у меня билет, я должна ответить, что потеряла его, но имею пропуск. Затем она вышла в коридор и повела меня к стоявшей на вокзале бочке с водой. Женщина велела мне опустить в нее обмороженные руки и держать там, пока они не согреются. Когда поезд, следовавший до Хабаровска, подошел, женщина проводила меня к вагону, и мы с ней простились. Жаль, что потом больше никогда не увиделись.

В вагоне тоже оказались добрые люди. Проводница сразу отвела меня к начальнику поезда, который в то время обедал в ресторане. Я объяснила ему, что потеряла билет, даже питаться не на что. Недолго думая, начальник подозвал официанток и приказал им один раз в день давать мне еду. Чтобы хоть как-то отблагодарить людей за такую доброту, я всю дорогу до Хабаровска как могла, помогала: мыла полы, кипятила чай, ходила на остановках за водой.

Доехав до Хабаровска, села в поезд до Владивостока снова без билета. Всю дорогу мне приходилось скрываться от проводницы, очень помогали военные: они прятали меня. На нужной мне станции Евгеньевка выйти не получилось, я не успела сойти с поезда, так как в очередной раз пряталась. Вышла на следующей станции Мучной. Там я взяла билет до Евгеньевки, на деньги, которые мне дал начальник поезда.

Так наконец-то добралась до Спасска. На вокзале встретила милиционера и спросила у него, как мне добраться до районного отдела милиции. Следуя его указаниям, добралась туда. Когда спросила у мужчины, где найти Земцову, он указал мне на женщину, которая в тот момент заходила в один из кабинетов. Сразу побежала за ней и, влетев в дверь, крикнула: «Вы Земцова?». Клава ответила: «Да, а вы кто?». «А я Надя!», – со слезами на глазах сказала я. После этого Клава попросила меня подождать, вышла и вернулась уже со своим мужем. Он посмотрел на меня и воскликнул: «Да это и вправду Надя, посмотри, как похожа на вашего отца Аниса!»

Мы с Клавой друг друга сразу не узнали. Да это и не мудрено, ведь последний раз мы виделись, когда умерла мама, в 1934 году. 10 лет прошло с тех пор.

Земцов отпустил Клаву с работы, и она повела меня домой. Первый раз за долгое время я могла нормально поесть. Никак не получалось насытиться и все просила налить мне еще супа. Но сестра сказала, что нельзя сейчас слишком много кушать и велела ложиться спать. Не понимая, почему Клава мне отказала, я расплакалась, ведь на столе были и свежий хлеб, и молоко. А она просто боялась, что мой желудок не выдержит нагрузки от пищи.

Когда наступило лето, я всеми силами помогала сестре: работала в поле, присматривала за хозяйством. Осенью меня отправили в 7-й класс местной школы. Никогда не забуду, как однажды стояла у доски, отвечая на вопросы учителя. Вдруг дверь нашего класса открылась, и на пороге появилась классная руководительница Мария Николаевна, которая громко сказала: «Товарищи, дорогие мои! Победа!». Это был самый счастливый день в моей жизни, в жизни каждого человека, прошедшего ужасную войну.

В июне 1946 года Земцовых перевели во Владивосток. А 4 сентября я последовала за ними. И это была моя новая жизнь, жизнь без войны…»

Немного о службе в милиции

«15 июля 1947 года я поступила на службу в линейный отдел милиции на станции Владивосток машинисткой. Можно сказать, это произошло по воле случая. Как-то пришла к сестре на работу в УВД, а она куда-то отлучилась Присела на стульчик, чтобы дождаться ее, и тут ко мне подошел один из сотрудников. Мы разговорились, я поделилась, что прошла курсы машинисток, но пока не могу найти работу. Вдруг этот сотрудник воскликнул: «Слушай, как хорошо, что мы с тобой встретились. В отделение транспортного отдела как раз требуется машинистка!». Я тут же написала заявление и после десятидневной проверки стала сотрудником железнодорожной милиции. Получила звание младшего сержанта.

На тот момент начальником отдела был Носенков Николай Викторович, майор государственной безопасности. О том, что я устроилась на работу в милицию, сразу никому не сказала. С семьей поделилась только после первого рабочего дня. Наверное, боялась: вдруг что-то может не получиться. В мои обязанности входило печатать секретные, совершенно секретные документы, все следственные материалы, заполняла оперативные сводки. Мне всегда говорили, что если хоть что-нибудь кому-то расскажу, сразу в колонию попаду. Этот страх у меня и по сей день сохранился.

Работала в маленьком здании, в котором находилось несколько отделов: следственный, отдел уголовного розыска, отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и другие. Было очень тесно, но это нашему сплоченному коллективу не мешало добросовестно трудиться. Строгие требования предъявлялись к внешнему виду. Так, например, все женщины носили юбки такой длины, чтобы прикрытыми были колени.

Отличался своей напряженностью рабочий график: я трудилась с 9 утра до 5 вечера, а затем с 8 вечера до 2 ночи. С 5 до 8 у меня был отдых. И так каждый день. Возвращаться ночью иногда было страшно. Но на перекрестке, недалеко от дома, всегда стоял милиционер. И в случае чего, я могла позвать его на помощь.

Такого понятия, как праздники, у нас в милиции не было. Как сейчас помню, 2 мая 1948 года все люди отдыхали, а мы, как обычно, несли службу. На улице стояла прекрасная погода. Ко мне подошел начальник и неожиданно сказал: «Надюша, ты посмотри, какое солнце! Мне просто стыдно держать тебя на работе. Я тебя отпускаю. Иди, гуляй».

Даже замуж было проблематично выйти. Моего Ивана долгое время проверяли «вдоль и поперек». Только после этого мне разрешили узаконить с ним отношения.

В послевоенное время обстановка в стране была тяжелая, людям нечего было есть. Много преступлений совершалось. В основном, это были кражи и разбои. Но большая их часть раскрывалась.

А однажды случилась такая история... Какие-то люди предложили мне проследить за одним мужчиной. Задачу отводили следующую: я должна была прийти в ресторан и сесть за соседний с ним столик таким образом, чтобы слышать все, о чем он будет разговаривать с собеседником. Но когда мне предложили так «подработать», я пришла домой и все рассказала мужу Клавы. Тот меня отругал и сказал, чтобы ни в коем случае не смела соглашаться, потому что за такое тогда просто убивали. Судьба отвела меня от необдуманного поступка.

В транспортной милиции проработала до конца сентября 1970 года, затем перевелась на должность секретаря-машинистки в медотдел УВД, где и проработала до пенсии, то есть до 15 июля 1982 года…»

Когда материал готовился для размещения на официальном сайте Российского совета ветеранов органов внутренних дел и внутренних войск, из Владивостока пришло печальное известие: Надежда Анисимовна Овчаренко скончалась на 89-м году жизни. Светлая память о ней навсегда сохранится в сердцах потомков…